Его звали Юки. Но это имя давно стерлось под дождями и унеслось ветром, как последний след на песке. Теперь он был просто Зайцем.

Он не помнил, откуда пришел. Его ухо, когда-то настороженное, теперь безвольно свисало вниз, и мир доносился до него приглушенно, будто из-под толстого слоя ваты. Глаз его, черная бусинка, в которую когда-то смотрелось небо, потускнел и покрылся мелкой паутиной трещин. Белоснежная шерсть выцвела до оттенка старого чая и пыльной луны.

Но самой главной его раной был шов на брюшке. Вернее, его отсутствие. Когда-то аккуратный рубец, оставленный заботливой рукой бабушки, давно разошелся. Края ткани разъехались, и сквозь клочья вылезшей ваты зияла темная пустота. Это не походило на акт разрушения; это было похоже на тихое, безболезненное раскрытие. Внутренности его, некогда белые и пушистые, потемнели от времени, и в них можно было разглядеть следы прошлого: пятно от пролитого варенья, впитавшееся когда-то вместе со смехом; крупинки засохшей земли с дачного участка.

Эта рана была его самой сокровенной частью. Она не кровоточила тлением или болью. Из нее лилась тишина. И эта пустота внутри него стала его новой сутью.

Ибо в это раскрытое брюшко можно было положить что угодно.

Однажды девочка, нашедшая его в шкафу, положила туда записку, исписанную мелким почерком: «Хочу, чтобы папа вернулся». Заяц принял ее, и тяжесть детского горя наполнила его вату не горечью, а значимостью. Он стал сосудом для самой чистой, самой отчаянной молитвы.

Позже мальчик, ее младший брат, сунул туда полиэтиленовый фантик, который он считал самым ценным сокровищем. И Заяц с равным благоговением хранил и это. Он вмещал в себя заветные желания и сиюминутные восторги, выпавший молочный зуб и первый засушенный цветок.

Он больше не был просто свидетелем. Он стал хранилищем. Его утрата, его зияющая пустота превратилась в величайший дар — дар вмещения. Он мог принять в свое нутро чужую боль, радость, память и удержать их в безопасном мраке, словно земля держит семя.

Каждый шрам на его поверхности был историей, что с ним случилась. А эта зияющая рана была вратами для историй, которые он добровольно принимал в себя.

Он сидел в своем углу, и лунный свет падал в его открытое брюшко, словно в пещеру или колодец. Он не был пуст. Он был наполнен эхом прожитых лет и шепотами вверенных ему тайн. Его несовершенство было не изъяном, а священным пространством. Патина времени покрывала его снаружи, а внутри он хранил самую суть времени — мимолетные, хрупкие, бесценные мгновения, которые и есть ткань жизни.

И в этой готовности быть вместилищем для всего сущего заключалась его завершенность. Его тихая, всепонимающая красота.
Выполнен из 100% шерсти, без наполнителя. Внутрь можно положить что угодно
Игрушка задумана в первую очередь как интерьерная декоративная (сувенирная), а не детская и предполагает бережное обращение и сухую чистку
*Вязаное изделие декоративное для украшения интерьера